О песцах.

Зеленская Лариса

«Импрессионист» и его папа.

            Склад нашего полевого снаряжения и продуктов, как стихийно получилось, был устроен в трех километрах от входа в нашу бухту Перегребную. Время от времени мы ходили туда за необходимыми припасами. Гора снаряжения была укрыта куском толстого брезента, что надежно защищало его от непогоды и зубов песцов. Главное было – аккуратно все подоткнуть под брезент и завалить края камнями. Как-то это правило кто-то из нас нарушил, и вот что получилось.

Я шла на склад за сухой картошкой уже в конце сезона, в августе. Погода была прекрасной, день солнечный, жаркий, благодать! Заворачиваю за последний перед складом мысок и столбенею – вся бухта завалена снегом! Снегом припорошен весь пляж, окрестные валуны и даже в прибое волна шевелит посеревшие комки. Приглядываюсь – это не снег, а…вата!

У меня среди прочего снаряжения был полный полиэтиленовый мешок (вкладыш для бочки) с ватой для изготовления тушек птиц. Видно, при последнем посещении склада, этот мешок неаккуратно приткнули с краю, не прикрыв брезентом. Сейчас около этого мешка сидел песец, уже выросший до взрослых размеров щенок-сеголеток. Он прогрыз дырку в бочине мешка, затем аккуратно, резцами выдергивал кусочек ваты, резким движением головы подбрасывал его в воздух и отпускал. Затем наклоняя голову то на одну сторону, то на другую, он прослеживал взглядом, как белый пуховый комочек, подхваченный ветром, кружил над бухточкой, и наконец падал. Тогда он снова отщипывал клочек ваты, подбрасывал и следил за ним. Импрессионист, мазок за мазком ваяющий шедевр! Судя по белым «сугробам» и наполовину опустошенному мешку, он создавал «зимний пейзаж» уже давно. Щенок настолько был поглощен «творчеством», что просто не заметил моего приближения.

Когда я, находясь уде в полутора метрах от него, начала на него орать, он тут же в панике скрылся в завале камней. Зато из завала вылез его папа. У островных песцов папаша – ключевая фигура. Именно папаша – основой добытчик корма, основной защитник территории. Вот он и пришел «качать права» за нашкодившего отпрыска. Мерзким, противным, хриплым голосом он начал «облаивание», типичную демонстрацию территориального самца. Громкое «Вуа-а-а!» с периодичностью один «гав» в секунду начало меня доставать! Я честно терпела, разбирая баррикаду из брезента и камней; честно терпела, разыскивая мешок с картошкой в куче барахла; честно терпела, вытаскивая нужный мешок, естественно, из-под самого низа. Осталось только набрать картошки из мешка и закрыть все. Тут терпение кончилось! Самец стоял в 2-3 метрах от меня, голосил так громко, методично и противно, что единственная мысль была: «Выключить его немедленно!»

Оглядевшись по сторонам, я увидела пустую бочку. Отлично! Вот сейчас брошу в нее камнем, она бубухнет, самец напугается, скроется в завале и либо замолчит, либо будет слышен не так громко! Радостно кидаюсь к подходящему камню, хватаю его и, размахнувшись, швыряю его в бочку! Попадаю…в папашу! Прямо по голове! Он как стоял, так и упал, уткнувшись мордой в гальку. Кошмар!

Чувствуя себя последней дрянью, бросаюсь к песцу. В голове крутятся две мысли: 1) вот идиотка, убила кормильца, самка одна выводок не поднимет! 2) вот неблагодарная, живу в домике промысловика, пользуюсь его вещами, посудой и чем отплатила – накануне промыслового сезона грохнула его законную потенциальную добычу! Песец был жив, голова даже до крови не разбита, но дышал он как-то судорожно, поверхностно. Глазки сбежались к переносице, он не реагировал на то, что я его тормошу, трясу, словом – пытаюсь «реанимировать». Уж я даже в нос ему подула, пасть открыла, туда подула – реакции нет… А уж как от него смердит! «Реанимировать» тошно, но надо. Однако, ничего у меня вроде не вышло. Дышать стал поровнее и все. Уложила его поудобнее, пусть отлежится, авось полегчает!

Пока я картошку набирала, пока мешок обратно прятала, пока все прикапывала, прошло достаточно времени. Голова у папаши оказалась крепко устроенной. Когда я, освободившись, вернулась к нему, он уже лежал, свернувшись в клубок и приподняв голову. Правда, дышал по-прежнему тяжело и поверхностно. Когда я поставила его на лапы, он, как сонамбула нетвердым шагом пошел прямо на камень, явно его не видя. Ткнулся в него носом, сделал шаг назад, снова пошел вперед, снова - носом в камень, явно не соображая. Я его снова уложила, села рядом, стала ждать, станет ли ему легче. Минут через тридцать, он встал сам, покачиваясь, но уже обходя преграды, пошел в сторону завала. Потихоньку поднялся ко входу в логово и там скрылся. Пронесло! Живой!

После, приходя на склад, я уже никогда ничем в папашу не кидала, правда, и он с тех пор облаивал меня, стоя на исключительно вершине завала, даже не пытаясь подойти ближе. А шенки-подростки держались за спиной папаши, периодически скрываясь в камнях. Они теперь тоже опасались человека.

Приключения кухонной тряпочки и прочие неудобства.

Наш домик-балок находился на территории другой пары песцов. Их активность в окрестностях домика проявлялась исключительно в темное время суток. Еженощно на нашей свалке они гремели пустыми консервными банками в поисках съестного. Их шуршание и грызня по ночам нам не мешали, мы просто к ним привыкли. Доставала только регулярно повторяемая история с кухонной тряпочкой. В ее роли выступал небольшой кусок марли, которым мы мыли посуду. Сушилась обычно эта тряпочка на гвоздике, вбитом в стену балка снаружи, причем достаточно высоко. Это не мешало песцам регулярно ее снимать и съедать. Редкая тряпочка проживала дольше трех дней.

У дверей балка у нас стоял термограф – прибор, регистрирующий температуру. Так как прибор должен показывать температуру в тени, да и для защиты его от всевозможных катаклизмов, вроде спотыкания об него и т.д., мы накрыли его пластмассовой, решетчатой корзиной для рыбы, найденной в выбросах моря. Так вот, именно на этой корзине, каждое утро песцы оставляли свою метку в виде экскрементов. Именно в этой кучке мы и обнаруживали очередную кухонную тряпочку, умыкнутую песцами! Каждое утро начиналось с традиционного: «Опять тряпку слопали, гады!» Далее следовало отправление маркировочной кучки на свалку.

Большая, удобная и крепкая корзина, стоящая у двери, служила также и лавочкой, но только во второй половине дня. Она была исключительно удобна, чтоб присев на нее, снять отсыревшие болотники и шагнуть в домик. В первой половине дня, а особенно утром, мы уже на «автопилоте», почти автоматически сначала приподнимали корзину и стряхивали ее в ближайший ровик, который и был нашей свалкой. Наша свалка, благодаря заботам песцов, практически не воняла и не засиживалась мухами. Там хранились только тщательно вымытые языками песцов консервные банки. То, что горело, мы сжигали в печке. Так что и от песцов в рациональном хозяйстве была польза!

Прокол случился только один раз. Где-то в середине сезона к нам пришли гости, коллеги – камчатские орнитологи. С ними были двое американских добровольцев. Это люди, искренне увлекающиеся природой и в период своего отпуска, практически бесплатно работающие помощниками у биологов-профессионалов. Непривычная к нашим реалиям  американка (в обычное время она работала учительницей математики в школе), которой пришлось по бездорожью проделать путь в 20 километров от домика, куда их доставил вездеход, едва дошла. Без сил она опустилась на корзину. Отдых на корзине ей был так приятен, что утром, едва выйдя из домика, она тут же хлопнулась на нее снова! Мы замерли. Корзину с утра еще не отряхивали! Кэролайн сидела на корзине, пила кофе, на ее лице было такое выражение счастья, что мы просто не могли ей ничего сказать о поджидавшем ее сюрпризе. Международного скандала помогла избежать именно очередная кухонная тряпочка, занимавшая 90% объема песцовой метки! Обнаружив ее под своим задом, дама извинилась, что истоптала ее, аккуратно встряхнула и повесила на гвоздик! Когда она отвернулась, Андрюша взял тряпочку двумя пальцами и брезгливо отправил в ровик-свалку.

Еще одно неудобство, на которое нас обрекали песцы-соседи, помимо истории с кухонной тряпочкой, было то, что нельзя было оставлять на ночь дверь балка открытой. Это выяснилось в конце сезона, когда почти исчезли комары. Андрюша ушел на рыбалку на соседнюю речку (около 20 км далее по берегу), вернуться должен был только завтра. Я открыла дверь и, наслаждаясь свежим воздухом, заполняла журналы и карточки данными из полевого дневника. У меня горела свеча, но на заглянувшего в дверь песца, видимо, она не произвела устрашающего впечатления.

Песец вошел в домик и остановился, принюхиваясь. Мне было плохо его видно, т.к. свеча стояла на столе. Поэтому, я взяла подсвечник и переставила его на пол. Песец внимательно следил за моими движениями. Как только я отошла от подсвечника, он решительно двинулся к свече и понюхал пламя! Раздалось шипение сгорающих усов и песец исчез за дверью. Все произошло мгновенно! Решив, что теперь уже не дождусь нового посещения, я забрала свечу обратно и продолжила работу. Как бы не так! Не прошло и пяти минут, как зверь вернулся, ничуть не смущаясь, вошел в домик и решительно двинулся к помойному ведру под умывальником. Перевернуть ведро и вылить его содержимое на пол ему помешали только мои вопли и то, что я бросилась это ведро отбирать! Выскочив за порог, песец остановился и стал ждать, чтоб я отошла от ведра. Пришлось все же закрыть дверь. Поскребя немного привычно закрытую дверь, он ушел. Утром на корзине красовалась очередная кухонная тряпочка.

Особенности охоты на кайр на юге о. Беринга.

В связи с финансовыми трудностями, в сезоне 1992г. у нас просто не хватило денег на закупку продуктов. Приходилось пользоваться «подножным кормом» - стрелять из рогатки морских птиц для еды. Как выяснилось, стрелять вверх, чтоб сбить птиц с нижних полок «птичьих базаров» было достаточно сложно, птицы гнездились высоко и камни просто теряли «убойную силу». Андрюша решил применить собственное «ноу-хау» и попробовать стрелять вниз, забравшись на вершину скалы, а потом спуститься и собрать под карнизами добычу.

Потратив около часа, чтоб залезть на вершину удобного для охоты скального обрыва, Андрюша обнаружил, что его идея сулит удачную охоту. Обычно мы съедали три кайры в день. Учтя трудности подъема, он решил заготовить мясо на два дня. Уже почти выполнив «норму» и запоминая, куда упала каждая птица, он увидел песца, который тоже по достоинству оценил его добычливость. Как только птица падала, песец, как заправский спаниель бросался к ней, хватал и, оттащив в сторону, ждал следующую. Вырывающиеся из глубины Андрюшиной души маты, которыми он озвучивал происходящее и пытался отогнать нахлебника, и песец, и птицы на карнизах выслушивали с философским спокойствием.

Андрюше было жаль времени и сил, которые он уже затратил на подъем, он решил «задавить паразита объемом добычи». Он понадеялся, что песец все же не успеет утащить к семье всех добытых птиц (логово было достаточно далеко).

Домой охотник пришел злой, как собака. Он принес мясо на два дня, но, как я поняла, насытить аппетит песцового семейства ему было очень трудно. Находчивый зверь припрятывал добычу неподалеку и спешно возвращался. Потом они оба, наперегонки искали сбитых и припрятанных птиц. Успех был переменным. Кто набегался больше, я так и не поняла. Больше это «ноу-хау» Андрюша не применял, вернувшись к традиционному методу.